Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]

—   Доктор, — неожиданно громко спросил подполков­ник, — когда он придет в себя?

Тот неопределенно пожал плечами.

—   Думаю, что сразу, как доставим в санчасть. Но очень-то спешить не стоит.

—   Нет, нет, — с досадой перебил Хлебников. — А если бы само собой, без вашей помощи?

Врач задумался.

—   Очень сильная доза. Через два-три часа. Организм у него крепкий.

—   Спасибо, доктор, больше вопросов нет. — Он по­вернулся к Хмелевскому: — Ясно? Стало быть, они считают, что через два-три часа Геннадий им будет не опасен. Так получается?

Хмелевский нахмурился.

—   Очевидно, так.

—   И умчались в такси, — продолжал Хлебников.

Саша высказал догадку:

—   В аэропорт.

Хлебников встал из-за стола.

—   Товарищи! — обратился он ко всем, находящимся в комнате. — Положение серьезное. Похоже, что пре­ступники решились на последний шаг...

А Хмелевский тем временем уже диктовал в теле­фонную трубку:

—  Дежурный? Хмелевский говорит. Записывай: всем постам ГАИ! Всем мотопатрульным и постовым службам! Такси двадцать семь — семнадцать. Предположитель­но — направляется в сторону аэропорта... Подлежит немедленному задержанию!...

...А через две-три минуты сообщение Хмелевского уже слушали в милицейских машинах, несущихся по городу, мотопатрульные в круглых касках, регулировщики на перекрестках. Слушали с возрастающей тревогой и двое патрульных ГАИ, стоявшие со своим мотоциклом около указателя «Аэропорт».

«...В машине — двое пассажиров. Один — Орбелиани Георгий Георгиевич, директор ателье «Экстра». Другой — Гнедых Аркадий Семенович, кинорежиссер научно-исследовательского института. Возможны и другие. Сообщаю приметы...»

—  Они! — словно очнувшись, взволнованно закричал молодой милиционер.

—  Точно! — сквозь зубы выдавил старшина, уже запуская мотор. Мотоцикл рванулся на шоссе и помчался в сторону аэропорта.

...Сообщение поста ГАИ на участке поселок — аэропорт дежурный тотчас же передал Хлебникову. «Такси 27—17 проследовало с превышением скорости мимо указателя минут 15 назад. Направляется к рейсу 13—14 на Ашхабад. Один из двух пассажиров — кинорежиссер Гнедых. Ведется преследование».

—   Опергруппу в аэропорт! — скомандовал Хлебни­ков. — Старший... — Он сделал паузу, и Саша рванулся вперед:

—   Пустите меня, товарищ подполковник.

—  Может быть, вы? — спросил подполковник Хмелевского. Тот коротко кивнул.

—              Нельзя горячиться, Саша, — сказал Хлебников смертельно разобиженному парню. — Езжайте, я буду чуть позже — надо связаться с аэропортом.

Как ни спешила опергруппа Хмелевского, как ни бешено мчались две милицейские желто-синие машины, все-таки по всему выходило, что раньше чем за час им в аэропорт не попасть. Мало того, что и путь сам по себе неблизкий, да и помехи в пути просто так не смахнешь. Одно дело — скользнуть мимо красного сигнала светофо­ра, ошпаривая испуганную улицу тревожным ревом милицейской сирены, и совсем другое — уткнуться в мед­ленно ползущую вереницу груженных щебенкой грузови­ков, когда навстречу столь же медленно и натужно тянется колонна автомобилей с лесом. Многотонные грузовики спокойно делают свое важное и нужное людям дело и мало интересуются погонями, засадами и другими аксессуарами детективного жанра.

Вот почему подполковник Хлебников, приняв во внимание возможность самых неожиданных дорожных «пробок», на всякий случай позвонил по телефону: предупредил о готовящейся операции руководство аэро­порта, проинструктировал отделение транспортной мили­ции, оберегающее там порядок.

Словом, когда лихой Сенечка подкатил на своей машине 27—17 к зданию аэровокзала, предприятие Гнедых — Орбелиани уже можно было считать прова­лившимся. Но, разумеется, оба вожака преступной группы этого не знали и потому появились перед своими «мальчиками» в обычном респектабельном виде. Правда, респектабельность эта носила чисто внешний характер. Орбелиани начал откровенно трусить еще в машине и потом, выбравшись из нее, так явственно проявил признаки страха, что Гнедых злобно зашипел на него:

—   Перестаньте праздновать труса, князь! Стыдно!

Орбелиани пытался взять себя в руки, но это ему никак не удавалось: все тело обмякло, правая нога, еще в детстве подпорченная костным туберкулезом, сейчас вообще не разгибалась. Гнедых, недовольно скосив глаза, поморщил­ся, но говорить что-либо уже было некогда — они выходили из здания аэровокзала и сразу оказались около своих.

—   Ну, как успехи, детки? — преувеличенно бодро спросил Гнедых, обращаясь одновременно к Бутурлину и Строкатову.

—   Все в ажуре! — радостно выпалил Костя, дово­льный тем, что может первым передать шефу такое приятное известие.

—  Порядок! — мрачно изрек Бутурлин, не отрывая глаз от летного поля.

Сообщение и впрямь сильно подбодрило Орбелиани.

—   Что ж мы тогда стоим? — засуетился он. — Пошли?

—   Куда? — вдруг резко повернулся к нему Бутурлин.

—   То есть, как куда? На посадку.

—   Да? — скривил губы Бутурлин. — Вы что, ослепли?

Георгий Георгиевич .растерянно оглянулся. Действи­тельно, пассажиры толпой сгрудились около запертых дверей выхода на летное поле и, судя по недовольному гулу, выражали крайнее нетерпение. Гнедых взглянул на часы. Через десять минут самолет уже должен быть в воздухе, а...

Бутурлин понял тревогу шефа.

—   То-то и оно! — заметил он. — А между тем, посадку еще даже не объявляли! И вообще...

—   Что вообще? — неожиданно вскипел Орбелиани. — Что вы все каркаете, Петр Степанович! Может, не­исправность в самолете какая, может, заправить не сумели вовремя... Мало ли что бывает. А вы сразу панику разводить!

—   Сами вы поменьше паникуйте, князь! — посовето­вал Гнедых. — А это что такое, Петр Степанович? — он кивнул на милиционеров, выстроившихся вдоль ограды. — Это что, обычно?

—  А пес его знает! — выругался Бутурлин, — я уж сам гляжу... может, прилетает кто... какой-нибудь принц заморский... И задержка из-за того же...

Гнедых молча пожал плечами. Объяснение показалось ему убедительным, хотя полностью тревоги не сняло.

— Передай: держаться всем поближе, — шепнул он Косте Строкатову. И почему-то испытал облегчение, когда увидел, что к нему придвинулись «мальчики» из ки­ногруппы и аккордеонист Дмитров.

...Некоторую неуверенность испытывали и сотрудники милиции, получившие приказ Хлебникова «не допускать посадки в самолет кинорежиссера Гнедых и заведующего ателье Орбелиани». Конечно, они слышали сообщение по рации и тотчас «засекли» пассажиров такси 27— 17, но, во- первых, те так стремительно покинули машину и, пройдя через вокзал, очутились у входа на летное поле, что милиционеры просто не успели перехватить их по дороге. Во-вторых, Гнедых и Орбелиани сразу окружили какие-то люди, и было не совсем ясно, что же делать с ними: арестовывать или нет. Во всяком случае, краткий, торопливый приказ об этом ничего не говорил. Поэтому дежурный решил выполнять приказ в самом его букваль­ном смысле: не допускать в самолет всю эту компанию, а там пусть разбирается опергруппа, которая должна прибыть с минуты на минуту. Он же остановил и готовых действовать двух примчавшихся на мотоцикле «гаишни­ков», и тем пришлось удовлетвориться задержанием остолбеневшего от изумления шофера Сенечки, который еще не уехал, рассчитывая прихватить обратного пассажирчика.

Но сказать «не допустить посадки» гораздо легче, чем сделать. Как не допустить? На каком основании? Чем это мотивировать? Над этими вопросами ломал себе голову дежурный. «Слава богу, хоть рейс задержался, может, успеет опергруппа!» — думал он, в надежде поглядывая на дорогу. Разумеется, он догадывался, что задержка рейса тоже связана с полученным приказом, но когда увидел вынырнувшие из-за поворота две желто-синие машины, почувствовал, как с души свалился камень.

Опытный Хмелевский с первого взгляда оценил поло­жение. Преступники, встревоженные присутствием мили­ции, инстинктивно сбились в тесную группу, стоящую не­сколько поодаль от основной массы пассажиров. Этот ин­тервал надо было использовать и действовать немедля. По приказу Хмелевского пятерка ребят, изображая запоз­давших пассажиров, отрезала группу Гнедых от толпы, и оперативники приступили непосредственно к операции.